«Звездные моменты человечества» Стефана Цвейга — это каталог жемчужин выдуманной истории, оставляющий очень приятное послевкусие: убийство Цицерона, конец Восточной Римской империи, открытие Тихого океана, зарождение мессия Хенделя, Марсельеза и Элегия Марианских Лазней, первое крупное поражение Наполеона, открытие Эльдорадо, (не) казнь Достоевский, первая телеграфная связь между США и Европой, открытие Южного полюса, возвращение Ленина в революционную Россию в 1917 году и Не в последнюю очередь, неудачная попытка президента Врудоу Вильсона установить новый мировой порядок, основанный на прочном мире.
Красиво отредактированный Клиффом (другими, кто, как Pumpkin Seeds или KO Books, любит то, что они делают, и это видно), эта маленькая жемчужина, первоначально опубликованная в 1927 году, представляет собой занимательный сборник «моментов, беременных гибелью», наполненный героизмом, амбициями, а также случайность, с помощью которой Стефан Цвейг (Вена, 1881 г.) иллюстрирует случайное действие «таинственной мастерской Бога», то есть истории (по словам Гете, которому, помимо посвящения главы, Цвейг цитирует в прологе).
Уместно уточнить название, поскольку в сочетании с поразительными «Четырнадцатью историческими миниатюрами» книга может показаться чем-то, чем она не является. Может быть, человек, незнакомый с творчеством Цвейга, примет эту подборку рассказов за что-то вроде 365 вещей, которые вы должны знать или для любой другой из этих брошюр дружелюбный к тупицам концентрированных знаний, столь модных уже много лет в наших книжных магазинах (недавно я наткнулся на книгу под названием «Знание о непрочитанных книгах: легко говорить о книгах, которые вы не читали).
Основные моменты Цвейга не таковы. И несмотря на то, что история, биографии и знатоки поносили фигуру австрийского писателя, обвиняя его в том, что он автор Лучшие продавцы (1927, помните), трудно, жестоко назвать книгу такой драгоценностью и тщательностью в языке, структуре и ритме повествования.
Книга, которая, чтобы описать в стихах то, что чувствовал Достоевский, когда ему завязали глаза, за секунды до того, как его расстреляли, произносит: «Тогда ему завязывают ночь вокруг глаз», вот так, без предупреждения, в середине захватывающего стихотворения. точка боли.
Книга, которая помогает современному читателю понять ценности, которыми руководствовалось человечество в прошлые времена, делая правдоподобной, например, волю Марко Тулио Цицерона принять неизбежность своего убийства, печальный замысел, на который он себя обрек. лет назад, когда он поставил важность достоинства и чести своих действий выше собственной физической неприкосновенности.
Памятны последние слова, которые Цицерон размышляет в одиночестве, устремив взгляд на свой сад, созерцая прибытие убийц, посланных Цезарем: «Я всегда знал, что я бессмертен».
Я бы хотел, чтобы сегодня бестселлер приблизился к этому.
Кроме поэмы и пьесы (обе посвящены русским авторам, совпадение?), в этой книге есть две категории рассказов: рассказы о славных моментах величия, в которых анализируется совокупность окружающих их обстоятельств и характеров; мотивированные, как в случае дорогостоящей прокладки телеграфного кабеля между Ирландией и Нью-Йорком; а с другой стороны, мало шансов, мелочей, таких как взятие Константинополя, успешных благодаря ошибке во время последнего штурма того, кто оставил открытой маленькую дверь для входа в город (у этого хама есть что рассказать ).
Лучшими являются открытие Тихого океана, где нам рассказывают, как Нуньес де Бальбоа приказывает своим попутчикам останавливаться по пути, чтобы их глаза и только их глаза первыми из белого человека увидели голубую мантию, и тот посвященный Золотой лихорадке, в котором мы узнаем о болезненной жизни другого хама, который потерял все важное, что у него было в жизни, включая золото, несмотря на то, что он был законным владельцем земель, которые хранили величайшее богатство в мире. планета:
«Он ненавидит золото, которое сделало его бедным, которое убило его троих детей, которое разрушило его жизнь. Он только хочет, чтобы справедливость восторжествовала, и борется с порочным истцом мономаньяка».
Незабываемо! Чтение ликующих стенограмм дневника Роберта Ф. Скотта и его команды, когда они приближались к Южному полюсу. Эта история прекрасно иллюстрирует смесь смешанных чувств, которые встречаются на протяжении всей книги..
Смесь противоположных и противоречивых эмоций, сопоставление которых (стиль американских горок, сначала радость, затем разочарование, иллюзия-трагедия и т. д.) Цвейг использует для оправдания парада универсальных максим, охватывающих всю историю (спорный аспект, который я прокомментирую немедленно): команда исследователей с большими амбициями и энергией сталкивается с трудностями своей жизни. По мере приближения к своей цели растет отчаяние. Обнаружение того, что другой, норвежец Роальд Адмунсен, опередил их, морально уничтожает их только для того, чтобы через несколько дней умереть одним из худших возможных способов: замерзнуть во время возвращения домой после поражения.
«И они вторые, только с разницей в месяц за период в миллионы месяцев. Секунды до человечества, для которого первое — все, а второе — ничто».
Бесценны письма, которые Скотт, зная, что его конец близок, посвящает своим близким и семьям своих товарищей по команде, перед которыми он извиняется. Остерегайтесь того, что пишет Скотт, как только обнаруживает, что он не был первым, кто водрузил флаг в такой отдаленной стране: «Я боюсь возвращаться».
С учетом сказанного, пришло время для плохих вещей. Язык, полный высокопарности и героизма, временами становится тягостным, чрезмерным. Слишком много подвига для столь малого количества страниц, слишком эпично. Временами автор упрекает в чрезмерном упрощении действительности, отсылая, казалось бы, простые моменты и решения со слишком большим количеством бравурных и эпических подходов. Все важно и легендарно.
Что касается Марсельеза, нам рассказывают, что вражеские генералы «с ужасом видят, что им нечем противостоять взрывной силе того страшного гимна, который, как гулкая и гулкая волна, обрушивается на их собственные ряды». Действительно? В оригинале «ужасный гимн» стоит в кавычках, что говорит о том, что, как это и логично, Цвейг использовал всевозможные исторические архивы и личные дневники для документирования своего повествования. Эти дотошные и постоянные кавычки подтверждают осторожность, с которой следует обращаться с этой книгой, поскольку мы имеем дело с чистой и жесткой историей, да, но богато и причудливо истолкованной.
Доказательством тому является постоянно употребляемый излишне подробный язык, заряженный эпитетами сомнительной правдоподобности. Да, чтобы Эрнест Хемингуэй его критиковали за то, что он мог вспомнить, какое вино в какой таверне пили за тридцать лет до написания своего Париж был вечеринкой, тут стоит задуматься, как Цвейг может с такой уверенностью утверждать, что 21 августа 1741 года Гендель, скучая, развлекался тем, что выбрасывал мыльные пузыри из своего окна (в полдень, заметьте) или что 15 марта , 1917 г. Управляющий цюрихской библиотекой был «озадачен», когда в десять часов утра его самый верный клиент Ленин еще не сел в свой читальный уголок, как он это делал с безупречной ежедневной дисциплиной. . Есть много моментов, в которых это стремление приукрасить действительность слишком очевидно.
Излишне говорить, что мы прощаем его.
Это будет то, что он оставил написанным Агустин Фернандес Малло в колонке El Cultural, которую я сейчас не могу найти, что в «западном эстетическом каноне художественная литература кажется нам хорошей, когда она похожа на действительность и действительность, когда она похожа на художественную литературу» и что это ни то, ни другое. или это будет Звездные моменты человечестваВедь это бестселлер. Читатель решает.
Стефан Цвейг, Звездные моменты человечества
Утес, Барселона, 2002 г. (опубликовано в 1927 г.)
Перевод: Берта Виас Махоу
306 страниц, 19 евро